Сентябрь 20.. года.

Крым имеет какой-то особенный запах, он сильно отличается от запаха средней России. Сухость южного воздуха, обилие тепла, привносит что-то особенное в мир северного человека.

Я чувствовала движения воздуха, его веяния, нежность. Не было хлесткости холодных ветров высоких широт. Возможно, поэтому русские так зависимы от погоды, это повлияло и на меня.

Жизнь, такая равномерная на родине, здесь, на юге, показалась занудной.

Накануне отъезда, мне показалось, что я что-то так и не разрешила себе, что-то опасно чувственное я отталкивала от себя.

Вдруг животное проснулось во мне, по-кошачьи гибкое и коварное. Это отозвалось и в походке и вообще в движениях.

Что интересно, мужчины, как личности, меня совсем не интересовали, даже утомляла мысль о возне с их проблемами и желаниями. Но, нет, одно их желание меня все же волновало — безличное, прямое как движение жизни. Мне захотелось связать наши влечения самым причудливым и случайным образом, разрушив запреты, которые опутывали видимую жизнь. Нет, я совсем не против них, иначе разрушилась бы само существование, но свобода желаний потребовала жертвы.

Этой «жертвой» должен стать мой парень, я еще ничего не решила, а тем более не сделала, но, там, внизу живота, было принято такое решение.

Я предала Мишу на уровне физиологии, просто от эмоционального перегрева, даже не отдавая отчета.

У нас были не плохие отношения, но нестерпимая скука вдруг оплела их. Во мне зашевелилось нечто большее, что-то от пчелиной матки насыщающей удовольствием трутней, питаясь их желанием.

Отдавшись чувству, а в этом есть что запретно-увлекательное, я поняла, что с Мишей надо рвать, поругаться под любым предлогом. Я понимала, всю неправоту свою, жестокость, человеческое предательство. Но и предать, то женское, что выше простой практики жизни, выше личных обязательств,  я не смогла.

Я поссорилась, придравшись к какой-то ерунде. Он считал это капризом, но решил, что если уступит, то все вернется к прежнему.

Но нет, я знала, что доведу дело до разрыва. Логика рационального существования пропала, как унылое увещевание.

Он улетел на самолете, я взяла билеты на поезд.

Мое намерение формировало события. Еще на перроне я заметила двух молодых ребят, видимо военных. Единственным критерием было, то, что они не были мне противны, не более. Мало того я и не искала большего, ничего глубокого. Только физическое касание.

Может быть, я выберу и не самого активного, похотливого, а, наоборот, в пику ему, дам вот этому мешковатому и неловкому. Я ничего не решила еще.

Больше всего меня возбуждало то, что я сама кого-то возбуждаю. Что я воплощаю чистое удовольствие, страсть. Я готова подыграть этому. Дать куда угодно. Лишь бы была такая просьба, желание. Мне надо видеть глаза мужчины именно они выражали страсть и разжигали мою. А все остальное происходило как сияние или вспышка – в зависимости от темперамента партнера.

Я попросила одного из них помочь принести мне чемодан и во время просьбы задержала взгляд чуть больше чем нужно, на долю секунды. Наши глаза встретились. «Сработало!» — поняла я. Потом еще пару трогательных вопросов — «Как же я без вашей помощи?» — суетливой возни с проводниками — я в купе с молодыми людьми. Четвертая полка выкуплена «под чемоданы».

Шум вокзала стал отодвигаться. Меня всегда восхищала неуловимость начала движения пассажирских поездов, осторожность с которым он начинает движение, но потом скорость начинает неумолимо расти, и вот ты уже мчишься, ритмично покачиваясь на железных рельсовых волнах. В противоположность поездам — пригородные электрички, рывком, дергающим еще не обретшее, необходимую инерцию тело. «Так и с мужчинами, есть как поезда, а есть электрички» — промелькнуло у меня в голове.

Ладно, посмотрим, решила я и попросила ребят выйти, чтобы переодеться. Я скинула джинсы, переодела трусики, взяв самые простые, белые хэбэшные. Мне было важно чтобы они ровно и гладко облегали попку. С нижним бельем вообще интересная история. Когда-то один мой знакомый сказал, что благодаря старой телевизионной рекламе, в которой девушкам в проблемные дни не рекомендовали одевать белое, он четко реагирует, что если не белое — будут проблемы. Я согласилась с его системой флажных сигналов — белый знак того что я собираюсь сдаться, черный — стоп машина. А что касается покроя. Одна моя подруга рассказала, что как-то раз она в стрингах крутилась в ванне, зашла маленькая дочь, уселась на горшок и сказала: «Мама у тебя даже не половина, а все трусы в попу залезли» Так, что для меня им приговор сделан.

Быстро глянула на себя в зеркало на двери. Постаралась не заметить проблем. Дело в том, что у меня очень маленькая грудь. Когда-то она была упругой, напоминала маленький вулкан с кратером соска сверху, но сейчас она потеряла свою свежесть, ослабла… Но не буду о плохом. Моим достоинством были длинные ноги и задница. Попка была чуть больше чем идеальная, а тонкая талия моей гордостью. Учитывая рост, выше среднего, у меня были шансы не провалить замысел. Я торопилась, натягивая широкую черную майку, до середины бедра, она не столь остро подчеркивала фигуру, зато давала свободу.

— Заходите, я готова — крикнула я, отодвинув дверь. Почувствовав мой напор, офицерики немного робели. Толкались неловко, старались на меня не смотреть.

— Может выпьем чего, ехать долго? — предложила я.

— Да, да, надо выпить. — Как-то нелепо, хором произнесли они. Всем стало смешно.

Спотыкающийся звук вагонных колес придавал встречам необязательность, заведомый настрой на расставание: вынужденная праздность с долгим возлежанием на кровати и возлияниями — разумеется. Я как-то ехала в Алма-Ату из Москвы. Это было долго, очень долго и жарко. Только вечерами, когда раскаленное солнце наконец западало за горизонт, приаральская степь смягчалась, становилась нежнее, стада верблюдов в задумчивости стояли в сумерках, и одинокие огоньки полустанков искрами проносились за окном. «Как в них можно жить?» — подумала я, — «Прозябать в пустоте, через которую с ревом проносятся поезда»

Думая о легкости вагонного бытия, я беседовала с ребятами, они немного пообвыклись, украдкой бросали взгляд на мои ноги. Я уселась на бедро, поджав ноги. Майка задралась и думаю, они видели много, гораздо больше чем допускало приличие. При поджатых ногах округлость бедер усиливается, я знала, где особенно эффектна. Чтобы не пугать их тем, что перехватываю взгляды, я подолгу смотрела в окно, на ритмичные промельки столбов.

«Пусть посмотрят, поглядим, чем кончится»

Но ситуация затягивалась. Я переменила позу, намеренно раздвинув ноги так, чтобы между ними мелькнул мой «белый флаг».

Уже давно горел холодный купейный свет, окно стало темным, почувствовалась теснота помещения. Но и мы стали ближе, спотыкались взглядами друг о друга. Я начала уставать, ситуация развивалась уж очень вяло. «Мои мужчины» в попытке предложить себя блокировали друг друга, в какой-то момент забыли обо мне, выясняя отношения.

Возможно, я потеряла нить и не вмешалась со своими предпочтениями, но мне не хотелось это делать, хотелось отдать все на волю случаю. Повторюсь, что они оба не были мне противны, а остальное хотелось отдать игре, их желанию, пусть сами разбираются и в себе и друг с другом. Я только подталкивала их, распаляла; слишком медленным закидыванием ног, одергиванием футболки, которая никак не могла скрыть бедра.

Устав от мужской нерешительности, я придумала совсем наглую провокацию. Одного из них я попросила помочь мне открыть чемодан, после чего встала на нижнюю полку, делая вид, что ищу там что-то. Бросая косые взгляды в зеркало на двери я видела окаменевшее лицо оставшегося внизу.

Я проверяла свою женскую силу. Вот сейчас, выключим свет, и что будет?

— Ложимся? — спросил один из них.

Я улыбнулась в ответ, неопределенно пожав плечами. Свет погас. Легла и стала слушать, слушала — свою силу. Смогу ли я разбудить их? Мерное покачивание вагона усыпляло, было тихо. Тот, что лег на верхнюю полку мне показался достаточно разогретым. Ну! Неужели спит или боится второго, который хоть и выпил сильно, возможно, не уснул. Поезд дернулся, послышались голоса. Станция….

Тот, что лежал наверху не спал, крутился с боку на бок. Я ждала от него инициативы, хотя сама уже была готова на все. Но его первый шаг оправдывал меня, хотя и небольшое, но насилие, после чего мне уже ничего не останется кроме как раздвинуть ноги. Видимо он сильно сомневался — спит его друг или нет.

Наконец, слез с полки и нагнувшись тихонько шепнул: «Пойдем, покурим». Ну наконец-то! «Иди, я догоню». Он оделся и вышел. Стоять в майке в тамбуре было неловко и я задумалась, что бы одеть? Джинсы? Нет, слишком сильная преграда. Юбку? Да, короткую джинсовую! Эта часть гардероба нравилась моему Мише, он говорил, что на мне она готова треснуть. Быстро нащупав её, я оделась и вышла следом.

Он курил, грохотала сцепка, на холодном свету серые стены казались отвратительными, что-то тюремное было в этом дизайне. Я встала к противоположной двери лицом к окну и следила за ним в отражении. Он затушил сигарету. Осторожно подошел и положил руку мне на бедро. Я знала, что от того как среагирую, зависит дальнейшее. Делая вид, что не замечаю, спросила его: — «Страх рождается сразу с человеком или потом завоевывает его?» Чего вдруг мне пришло это в голову, я даже не знаю. Что-то во мне хотело повременить, на секунду замедлить сближение поиграть в кошки мышки. Он, как и следовало ожидать, растерялся, промямлил что-то неопределенное.

— Мы рождаемся со страхом и в, течении жизни он только приобретает более определенные очертания. Потом, по мере того как у предметов появляются названия люди начинают бояться более конкретных вещей; потери машины, например. Или измены жены… А ты чего боишься? — Я развернулась и посмотрела ему прямо в глаза.

— Боюсь, что нам кто-то помешает.

Я засмеялась в ответ и положила руки ему на плечи. Он поцеловал меня. Нас сильно раскачивало, и я оказалась прижатой к жестким металлическим прутьям прикрывающих стекло двери.

Рука его скользнула мне между ног. Я ждала, но не хотелось выдавать этого. Разыгрывая из себя недотрогу, я всю вину за будущее перекладывала на него. Ты же всего этого добивался, вот и разбирайся с потом с проблемами. Хотя здесь был совсем не тот случай, но какая-то древняя привычка, передаваемая, через женщин требовала вести себя именно так. Я осторожно отодвинула его руку. Было понятно, что это не надолго, но, необходимая формальность соблюдена. Моя грудь не очень привлекает мужчин, они быстро теряют к ней интерес, да, и я холодна к ласкам такого рода. Все, что меня заводит, находится между ног, и я хорошо знала, что если его палец проникнет внутрь — сразу потеряю контроль.

Рука его ползла по внутренней стороне  бедра, приподнимая юбку. Вот он коснулся меня. Я вздрогнула, он почувствовал это и стал смелее.

Мне известен тот ритм, который привел бы меня к финалу, нужно чуть быстрее и чуть жестче. Повиснув у него на плечах, я помогала ему, двигая бедрами. Одновременно сжимала и разжимала мышцы в паху, от этого нехитрого приема я кончала даже без помощи рук.

Я закрыла глаза, чтобы сосредоточится только на ощущениях тела. Мне даже захотелось приправить это удовольствие болью, и я стала покусывать губы. Наконец во мне что-то разбилось, казалось, мое существо вытекает, как яйцо из разбитой скорлупы. Я проваливалась сама в себя, в свои ощущения. Ноги сразу ослабли, я навалилась на него, как изнемогающий боксер на соперника.

Вдруг хлопнула дверь, кто-то шел курить.

— Черт возьми!- сорвалось у меня.

— Пойдем в купе.

— А этот, друг твой? — я проверила его смелость

— Пошли — потянул он меня за руку.

Мы проскочили в темное купе, огни фонарей за окном бросали скользящие пятна света, создавая призрачный и интригующий эффект, как в танцевальных клубах, только здесь было гораздо темнее.

Я тихонько зажала рот своему спутнику, дав знать, что надо прислушаться. «Друг» лежал лицом к стене на нижней полке, его очертания то появлялись, то исчезали в зыбком свете. Чужое присутствие возбуждало еще больше, появился зритель.

Теперь, в темноте, я взяла инициативу в свои руки. Чтобы сесть на корточки с раздвинутыми ногами мне пришлось задрать юбку. Мое лицо оказалось напротив его члена… Стучали колеса, ритмично покачивался вагон…

Вот он уже готов. Я встала, давая понять, что хочу самого главного. Он суетится, это не очень хорошо, есть риск, что все может скомкаться, я не получу полностью того что хотела. Хотя он был лучше, чем самоуверенные снобы, думающие, что только сам факт их проникновения уже должен оцениваться как счастье.

Я легла на спину. Он спешил, боялся, что проснется его друг и спугнет меня как случайный прохожий сизую голубку.

Завернув юбку, я отодвинула в сторону трусы, рассеивая его сомнения. Меня возбуждало его возбуждение; он дрожал, скидывая джинсы; судорожность, с которой пытался проникнуть в меня. Это необыкновенно приятно, когда чувствуешь, что из-за тебя теряют голову, а стоит показать, то, что тебя между ног как он совсем превратится в животное.

«Ну, давай мой мальчик!» — подумала я, закрывая глаза.

Что-то горячее коснулось нежнейших глубин моего тела. Для того чтобы все произошло как надо, это что-то должно касаться определенного места, опытным путем я выявила его безошибочно. Для этого совсем не нужен большой член, эта точка не так глубоко. Важен угол, под которым он входит и частота движений. Но тут была одна проблема, если я отдамся только своим желаниям и буду насаживаться с нужным мне ритмом, то он может очень быстро кончить, до того как свершится мое удовольствие. Я знала, что не надо быть столь откровенной в желаниях, мужчин это перевозбуждает.

От мужчины требовалась податливость и терпение. Я, положив ему руки на ягодицы, показала ритм который нужен, положением тела добилась того чтобы он касался «волшебного места».  Его дыхание стало порывистым, дважды я останавливала его, давая понять — отдохни.

Напряжение, чем схожее с ожиданием чихнуть, разрасталось во мне. Я была одной сплошной промежностью поглощающей мужскую страсть.

Мне показалось, что если сейчас он нарушит свой поступательный ритм или кончит —  все — я так и не «чихну». Я уже теряла контроль над собой и боялась закричать, шире раздвигала ноги, давая проникнуть глубже, уже раздавались чавкающие звуки, за которые часто было неудобно, но сейчас — все равно…

Вдруг он задрожал, а меня бросило в какой-то водоворот, где я перестала быть собой, превратилась просто в чистое наслаждение, но уже вне тела. Я выгнулась навстречу ему, а он зажал мне рот рукой…

Поезд стремительно тащил нас сквозь ночь. Позвякивали ложечки в стаканах. Я люблю мужское семя, это чистая энергия, которую я забираю. Мне пришлось вытереться влажной салфеткой, в этом было неудобство секса в поезде. Я улыбнулась ему, но он не увидел этого в темноте.

Утром, я сделала вид, что ничего не произошло и на продолжение он может не рассчитывать. Он делал попытки заговорить, но я ответила холодным взглядом. Он больше не нужен.

Я вышла из поезда, меня встречал Миша. Он извинялся, принес цветы. А я думала о том, как бы побыстрее помыться…